«И ведь никто и никогда не узнает, какой я, в сущности, молодой и задорный», – подумал бухгалтер Гармониев, продолжая напевать что-то невнятное и корча смешные рожи с целью разгладить новые морщины. «А вот как было бы здорово, – мечтательно продолжил он, глядя на отражение, – взять и не пойти сегодня на службу. Нет, лучше так: начать работать, только когда наскучит отдыхать».
Гармониев лукавил: ни работы у него давно не было, ни
возможности толком отдохнуть. Да и от чего отдыхать: от безделия или от пустоты
вокруг? Жил он давно один, так получилось.
Продолжая стимулировать хорошее настроение размышлениями ни о чем, отправился в гостиную и включил телевизор. «Мужчина, который не может обеспечить самого себя, не имеет права заниматься сексом», – сказал как отрезал бородатый, но, видимо, очень успешный ведущий программы. Гармониев называл их дровосексуалами. Доктрина, выдвинутая последним, заставила бухгалтера задуматься. «Может быть, у меня от этого неудачи в интимном поле? Ну как неудачи – неудача: нет никого. Я же ответственный. Может, организм преднамеренно не допускает ко мне женщин, отталкивает то, что не по зубам? Точно от этого. Я-то думал...» И он повеселел.
***
Утро, как опавший лист кленовый, соскользнуло с крыши. Но
Гармониев этого не заметил: он в последнее время вообще перестал обращать
внимание на такие мелочи. Ну утро и утро, подумаешь. А потом будет вечер, а
потом снова утро. Привычный круговорот событий. Думать надо о высоком, о
серьезном. И вот о чем.
«К примеру, у взрослого одинокого мужчины, давно не
занимавшегося сексом, и у человека, случайно обделавшегося в тесном автобусе,
есть много общего. И в том, и в другом случае он окружен обилием людей, что
только раздражает и усиливает ощущение дискомфорта. Причем не только у него.
Вряд ли кто-то проникнется проблемой «пострадавшего», да и ему, в общем-то,
кричать о ней не особо хочется: неудобно, знаете ли. А выходить еще не скоро.
Безысходность...» – Гармониев взглянул на солнце: продержавшись секунд десять,
зажмурился, увидел привычные «мультики» и продолжил.
«Хотя в случае с автобусом не все так плохо – можно в
итоге кое-как доковылять до дому и устранить свидетельства позора. В первом же случае
человек пытается время от времени снимать напряжение подручными средствами, однако
мерзкий осадок и страх, что кто-то все же догадывается о его секрете, преследует
его постоянно. Равно как и сексуальное голодание. Выходит, у одиноких людей и
сытых засранцев могут быть общие проблемы. Не может не радовать». И он
повеселел.
***
В последнее время Гармониев стал находить много общего
между собой и своей квартирой. «Она тоже неплохая, добротная, хоть и изрядна
потрепанная годами и людьми. Ремонт старый, советский, а некогда роскошная
большая квартира. Так же, как и я, находится в аварийном здании. Третья степень
аварийности. Как у меня инвалидность. И ремонтировать уже бессмысленно: любая
инвестиция в обновление – деньги на ветер», – кто-кто, а Гармониев по долгу
службы прекрасно разбирался в рентабельности финансовых потоков.
«Ну если что-то серьезное, то да – скорая помощь всегда
оказывается. Хотя проблемы, увы, в основном форс-мажорные. Не знаешь, когда,
где и что именно выйдет из строя в очередной раз. Хорошо, что известны слабые
точки – их мы периодически с квартирой подлечиваем. Она хорошая. Я к ней
привык. Думаю, и она ко мне».
Гармониев с оптимизмом оглядел пустые стены: «Раньше мне
было одиноко в ней, большой и пустой. Точнее, вдруг опустевшей. А потом я
понял, что она чувствует то же самое. Два холостяка и оба в постоянной
депрессии. И в воспоминаниях…»
Иногда Гармониев устраивал праздники себе и квартире. Убирал
все, вычищал до блеска, накрывал на стол. И непременно приглашал друзей; они
хорошо проводили время, радовались, разговаривали. В это время квартира оживала,
становилась ярче, шире, красивее, моложе! И долго не хотела отпускать гостей.
Но… возраст берет свое, надо отдыхать, да и гости уже спешат домой. Убрав все
после визитеров, Гармониев с квартирой спокойно засыпали. И видели во сне всех,
кого любят. Прекрасные сны. «Раньше, в молодости, нам сложно было вставать по
утрам, потому что хотелось еще поспать, – продолжал думать во сне Гармониев. –
Потом был период – не удавалось высыпаться. Сейчас все иначе – не хочется
просыпаться. В эту действительность. …Продавать уже бессмысленно – кому мы
нужны с моей квартирой? Стоим гроши. Если купит кто, то разве что все здание:
чтобы снести и создать что-то новое. В этом смысле моей
квартире повезло – ей всего два года ждать до «реинкарнации». Мне дольше. Хотя…
кто знает». Гармониев проснулся и повеселел.
***
Гармониев
проснулся в подчеркнуто хреновом настроении. Да и не проснулся вовсе. Потому
что не спал. Ворочался только. Все бока отлежал.
Сел
на кровати, почесал... ну, неважно что. Крякнул и принялся натягивать носки.
Подошел к окну. Движение стоит, пробка. «Хорошо, что хоть что-то с утра стоит»,
– оптимистично подумал он и пошел ставить чайник. Пока тот закипал, еще раз
выглянул в окно, но уже во двор. Посредине двора стояли старая колымага и
какой-то мужик, продававший овощи и фрукты. Но сегодня торговля не шла. Все
стояло: бизнес, идиотская колымага и мужик с глуповатой улыбкой на небритом
лице.
«И
тут все стоит», – подумал Гармониев и пошел бриться. «Странная штука волосы:
там, где надо, не растут, а где не надо – прут каждый день», – философски
заметил он, закончив утренний туалет.
Завтракал
медленно, думал о своем. «У всех все стоит... Почему так?.. Разгадка где-то
рядом...»
Посмотрел
вдаль. На крыше соседнего дома стоял молодой парень. Он, видимо, только что
установил антенну и теперь беззаботно и задумчиво смотрел в небо. Застывшие,
безумно красивые облака на статичном небе... Все стоит. Все стоят.
«Какая
замечательная погода стоит! – подумал, было, бухгалтер, но тут же,
спохватившись, сплюнул. – Чур меня! Блин, как же так? Почему? У всех все стоит:
как?!»
«А
может, эволюция такая? Или революция в человеческом пространстве? Точно!
Ре-эволюция! Вот все и остолбенели!» – осенило Гармониева. Он облегченно
вздохнул, почесал... ну, неважно что, и пошел спать дальше. Чтобы досмотреть
сон с партизанкой, которую сам же злостно насиловал, пока в три часа ночи из
нее не вылез мерзкий дракон и не напугал Гармониева до смерти. Из-за этого,
собственно, он и не спал потом всю ночь. Ворочался только. «Надо к духовнику
сходить, проведать, может, жив еще... Ладно, все, спать – такой прекрасный день
нельзя терять», – подумал Гармониев и традиционно повеселел.
***
«Оказывается, однояйцевыми бывают не только близнецы, –
поймал себя на мысли Гармониев, закончив утренний туалет. – Вот, например,
сегодня Пасха, в доме только я и покрашенные для чего-то или кого-то яйца.
Самому себе бить яйца не хочется, да и неправильно это. Вот и сижу, с яйцами,
один. Выходит, однояйцевыми бывают не только близнецы, но и девы». Гармониев
отложил гороскоп и повеселел.
А вот в последнее время все чаще стал брать два банана и
одно яблоко, или две кукурузы и один помидор, или два перца и один грецкий
орех...
«Интересно, это тоже совпадение или что-то изменилось?
Может, это знак? Или так и начинается старость – на рефлекторном уровне? – ел и
мучался Гармониев. – Очень странно. Вот раньше ел и ничего, а сейчас...»
Ему было страшно. И чтоб как-то отвлечься от панических
мыслей, он взглянул на фейхоа и... повеселел.
И вот тогда, во время очередного сеанса дефекации, в
верхних полушариях Гармониева вдруг сложилась мысль: если боишься сделать шаг
вперед, готовься к тому, что будешь терпеть неудобства, а близкие станут
воротить от тебя нос. «40 лет прошло, и ничего не изменилось. Ну
разве что кроме унитаза – решился все-таки», – подытожил Гармониев и...
повеселел.
«А вот со стороны, если не заметить наушники, два очень
похожих человека. Только вот первого, который разговаривает с Тем, в Кого
многие верят, принято считать ненормальным. Второй же – говорящий с кем-то, кто
и сам в себя давно не верит, – напротив, явление совершенно обычное. И не
только на улицах, но и в церквях. Вопрос только один: куда мы так идем?.. И
зачем?» – депрессивно затянул Гармониев, но в этот момент обнимающаяся парочка
почему-то посмотрела на него, и девушка помахала рукой. Бухгалтер неожиданно
всхлипнул и... повеселел.
Посмотрелся в зеркало. «Все так: этот чувак не просто
поседел, полысел, располнел, глаза не просто потускнели, не просто появились
морщины – он потерял свое функциональные предназначение. Перестал вызывать
интерес, и в первую очередь – у себя самого. Не нужен. Так бывает, когда человек
сам себе враг, – философски заключил Гармониев. – «...
И прости нам грехи наши, как мы прощаем врагам своим». Выходит, Бог прощает
человеку то, что тот сам себе простить не может. Или не хочет. Или ему
наплевать».
Гармониев расслабился, прилег. «Все время кажется, что
сейчас проснусь, и этот долбаный день сурка закончится. Вернусь домой, а там
мама, папа, жена, дети, гости, радость, веселье...» – мечтательно потянул было
бухгалтер, но потом вдруг вспомнил, что... презерватив. «Так и есть: использованный,
ненужный уже, противный. Когда такой валяется на улице, стараешься обойти, не
смотреть и тем более детей отводишь в сторону. А на что там смотреть? Резина и
много нереализованных жизней. Может, очень нужных миру, талантливых, уникальных
людей. Но все в одном месте, в альфе, которая никогда даже бетой не станет, –
самоуничижительно лихорадило Гармониева, но он совладал с собой. – С этой
мыслью надо смириться. Когда принимаешь правила игры, жить становится чуточку
легче. Опять же отношение к тебе не изменится, но ты хоть понимаешь почему – и
уже ничему не удивляешься, не надеешься, не ждешь. Не веришь и не любишь! Ну использовали, ну выкинули, ну растоптали. И ничего не вернешь. Ни семьи, ни себя. Ну
да, презерватив... Не гандон же».
И он повеселел.
***
Гармониев часто стал представлять себя вахтенным на
«Пинте». Или «Нинье». Или «Санта-Марии». Не суть. Главное, что он сидит в бочке
на рее, вглядывается в даль в надежде на землю, обещанную сумасшедшим, а ее все
нет. А он смотрит, верит, ждет.
Там внизу недовольство, беспорядки, даже драки. Они
потеряли веру, им надоело. Они хотят земли и женщин, еды и богатств – это все
им было обещано. Ну… не так прямо обещано, но они-то поняли именно так. Они
обозлены и готовы растерзать пообещавшего им райские гущи.
А вахтенный сидит наверху: он верит. Приятно верить,
когда знаешь, что все получится. Ведь Гармониев знал – он хорошо учил в школе
географию и особенно все четыре путешествия Колумба. Представлял себя
вахтенным, уверенным в будущем, верящим всем невзгодам назло, а сам знал, что
скоро будет земля, еда, золото. И главное – всем этим толком распорядиться и
никоим образом не якшаться с местными женщинами, только болезней не хватало. С последней
мыслью Гармониеву даже в мечтах было сложно свыкнуться, но он старался.
Представлял, как выгодно обменяет у вождя свои зеркала и стекляшки на золотые
слитки, как разумно и дальновидно вложит их в дело по возвращении домой, как
разбогатеет, как заведет большую собаку и маленькую женщину. Все это не могло
не радовать. И хоть все это было только в воображаемой реальности, он… веселел.
***
Одной из тайных слабостей бухгалтера Гармониева был его
любимый и очень недосягаемый город Вседозволенск. Нет, это был далеко не
вымышленный, а вполне реальный город. Он там бывал, он полюбил этот город с
первого взгляда. Впервые попав туда, он почувствовал себя как дома. А вспоминая
позднее – ощущал прилив энергии вперемешку с какой-то дикой болью-скукой. Люди
называют это ностальгией. Но это не так. Это чувство выдворенности из родного
дома, после того как с таким трудом его нашел. Рылом не вышел.
Но он не обижался и все равно любил этот город. Ему было
хорошо от мысли, что когда-нибудь он снова окажется там. Город этот,
разумеется, назывался иначе. Но в настоящем названии его не было ничего родного
– только недосягаемость. Поэтому он и придумал это имя – Вседозволенск. Там
никто никому не делал замечаний, там все было можно, но никто не переходил
черту дозволенного. Это был город-парадокс, город в другой системе духовных
координат. Город манил его и днем, и ночью. И он верил. Он ждал. И намного
сильнее, и осознаннее, чем вахтенный на «Пинте». Или «Нинье». Или
«Санте-Марии». Не суть. «Спи спокойно, город мой!» – подумал Гармониев и…
повеселел.
***
Вечер наступил, как всегда, бесцеремонно. Потемнело,
похолодало, и Гармониев поспешил домой – от гриппа подальше. А люди шли ему
навстречу – точнее, навстречу пятничному разгулу, который с определенного
возраста Гармониев перестал понимать и ловил на себе частенько
осуждающие взгляды. Он не был ни поэтом, ни бунтарем, но так получилось, что
шел против толпы. И не только этим вечером.
«Основной предмет обсуждения и упрек окружающих сводится
к тому, что кто-то врет или активно недоговаривает, – размышлял по дороге
Гармониев. – Но больше всего они же не любят выслушивать правду – о себе.
Молчание – золото». Пока разбирался с этой примитивной мыслью и таким же
выводом, дошел домой.
«Я ведь давно уже воспринимаю людей такими, какие они
есть, – со всеми их принципами, плюсами и минусами. И не надеюсь на взаимность.
Но когда мне пытаются навязать эти самые принципы, склоняя к своим плюсам, или
отвратить от моих собственных, мотивируя какими-то минусами, оставляю за собой
право не общаться с такими людьми. Правда, не всегда удается. Поэтому я
люблю зиму и туман – лиц не видно и дышится легче», – только и успел подумать
Гармониев перед тем, как повеселел.
***
Гармониев
задумался о пельменях. Он их никогда не ел: нездоровая холостяцкая пища.
Пельмень ему приснился, вот и задумался. «Почему люди стали лепить пельмени?
Зачем запаковывать кусочек вкусного здорового мяса в не очень полезную тестовую
оболочку? Типа съел, а там сюрприз? Ладно, один раз это прокатит, а потом что?
Странное тестовое испытание. Зачем оттягивать момент приема пищи? Так сытнее
получается? Возможно, но ведь это вредно. И неэкономично».
Он спускался по оживленной улице, навстречу шли молодые люди, жующие хот-доги. Попытался им улыбнуться. Те – ноль реакции. Улыбнулся следующей «партии» жующих. Тот же результат. Улыбнулся нежующим, просто парочке. Потом девушке, подмигнул каким-то парням. В ответ – пустота.
Тогда
он решился на рискованный шаг: присев на скамейку напротив молодой пары, стал
нагло рассматривать грудь и бедра девушки. Минуту, две, три, пять... Они
его не видели, будто его и не существовало. «М-да, старость – это когда ты
начинаешь замечать людей моложе себя. А они тебя нет... – еще более мрачно
разюмировал старый бухгалтер. – Дурак был уэллсовский Гриффин: аппарат он
изобрел, чтобы стать невидимым, сам же в итоге за это поплатился. Жил бы себе
не тужил, постарел бы и автоматически стал бы невидимым. Для всех, даже для
очень близких».
В
осеннем парке было тепло и уютно. Люди гуляли с людьми и собаками. Осенние
листья создавали эффект минорного умиротворения. Собачки резво бегали по ним,
забавно сношаясь друг с другом. Остановив взгляд на ворковании белой болонки и
молодого шарпея, Гармониев вновь вспомнил о пельмене. «Почему
же все-таки была выбрана эта форма? Не треугольники, не квадратики, а именно
кружки с ободками. А внутри мясо. Может, по аналогии с НЛО? Белый мобильный
объект, а внутри некая живая субстанция. И он направляется в чрево... Некогда
живое в пока еще живом. Появляется ненадолго, рождая надежду на что-то новое, и
моментально исчезает. А люди потом сидят и думают. Съедят и думают... Догадками
мучаются. Хорошо все-таки, что я не ем пельменей», – окончательно подытожил
Гармониев и повеселел. Хотя он повеселел еще на Гриффине.
***
«А не засесть ли мне за мемуары? Возраст вроде уже
позволяет, – задумался бухгалтер Гармониев. – Я, в сущности, прожил довольно
интересную жизнь – стоит об этом рассказать потомкам. А то так и запомнюсь всем
как старый, серый, скрытный бухгалтер… А ведь я много чего испробовал и достиг,
прежде чем окончательно растворился в образе одинокого бухгалтера. Были взлеты.
Меня любили женщины, я их боготворил, баловал… Был богат, бывал и беден. Потом
снова поднимался и меня снова любили. И не только женщины. Узнавали на улице,
ко мне тянулись. Да разве все упомнишь…» Гармониев включил конфорку, поставил
чайник.
«Непременно надо рассказать потомкам всю правду. Но вот
только… Я же совершенно не умею писать. Мой максимум – это годовой отчет: а как
писать интересно, со вкусом и не занудно, я не знаю. Катастрофа… Потратить
остаток жизни на создание чего-то, что никому кроме тебя не будет интересно», –
Гармониев налил себе чай, включил телевизор и попытался отвлечься новостями. Но,
увы, не получилось: мысли были далеко от происходящего в мире – решалась его
судьба во времени.
Вдруг он вспомнил одну занятную статью. В ней
говорилось, что, по теории вероятности, для каждого продукта, созданного руками
человека, может наступить эпоха, когда это творение будет считаться верхом
совершенства. Так автор объяснял непонятых при жизни, но резко взлетевших в
цене после смерти художников, писателей и т. д. «Значит, отчаиваться не стоит,
– обрадовался Гармониев. – Надо писать и доносить правду о себе! Как могу, как
умею: наступит МОЕ время, они меня еще узнают! Но… стоп! Кто они?» – «И даже
совершенно пустой холст, абсолютная глупость, безвкусица, мат и пошлость могут
«найти свое время» и своих почитателей!» – резюмировал автор статьи. «Выходит,
правду узнают те, кому понравится мой кошмарный стиль письма? Неонеандертальцы?
Это как же надо деградировать, чтобы понравилась моя писанина?» – Гармониев
окончательно поник и выглянул в окно. Курносый соседский мальчишка усердно
выводил на заборе слово «хуй». За что был нещадно бит и наказан подоспевшей
мамашей. «Художника обидеть легко, – улыбнулся старый бухгалтер, глядя на
мальчонку, умудрившегося-таки поставить восклицательный знак после своего
«шедевра». – Нет уж, лучше пускай меня не знают или нечасто вспоминают
сегодняшние, чем любят и почитают те – окончательно завтрашние. Я, в сущности,
прожил очень неплохую жизнь», – подытожил Гармониев и… повеселел.
***
У Гармониева завелись соседи. В общем-то, они всегда
были, но в последнее время прямо-таки завелись: шумели до полуночи и после.
Будучи человеком тонким и легко ранимым, Гармониев долго мириться с этим не
мог. Пришлось позвонить. И выслушать в ответ на просьбу поток хамской брани с
довольно прозрачным предложением использовать беруши и более не выпендриваться.
Что самое интересное, ему самому вменялось нарушение правил общежития, с
которыми, как выясняется, соседи кое-как-де свыклись. «Интересно, а что именно
они имели в виду, – задумался бухгалтер и притушил звук телевизору до минимума.
– Может, я храплю? Или стону во сне? А может, я кричу в пустоту и сам того уже
не замечаю? Может, я попросту свихнулся, а мне об этом не говорят, чтобы не
расстраивать?» Гармониев понял, как закапывает себя в страхи и комплексы. Но
ничего не мог с собой поделать. В мгновенье обессилел, сник…
День прошел бледно. Черно-бело. Гармониев лежал в
постели. Ему уже было наплевать на шумливых соседей – он пытался понять, что
происходит с ним самим. Почему от парочки слов невоспитанной соседки его вдруг
так перекосило? Что послужило поводом высвобождения такого количества тревоги,
неуверенности в себе и страхов? И самое главное, каким образом из всего этого
выбираться? Он давно считал, что все происходящее делает его сильнее, –
следовательно, проблема существовала давно, а этот случай лишь спровоцировал
«нарыв», и вопрос надо решать. «Чего я боюсь? Что мне терять? Тепло любимой
женщины? Уважение друзей? Самоуважение?» – бухгалтер не находил ответа.
Зазвонил телефон. Приятель поздравлял с прошедшим Новым
годом и предлагал встретиться. «Заходи ко мне, – мрачновато буркнул Гармониев,
– алкоголь не приноси, у меня есть виски. Да, если хочешь, захвати немного
мандаринов. И еще…» Тут почему-то бухгалтер завис. Но моментально продолжил:
«Слушай, я, может, уеду ненадолго – ты бы не мог всем нашим передать, что я
буду очень рад их видеть? Так что захвати мандарины, ребят и… вечером жду!»
Гармониев вдруг ощутил себя моложе. Насвистывая что-то
непонятное, но веселое, пропылесосил гостиную, коридор, перетащил
в центр комнаты стол, накрыл его тонкой ажурной скатертью и красивым сервизом,
которым не пользовался ни разу, – гулять так гулять. Фарфор, хрусталь, серебро,
и… побрился.
Друзья ввалились шумной бесцеремонной оравой. Пили, ели,
галдели, будто всех этих лет и не существовало, а в конце вовсе оборвали
ми-бемоль второй октавы на стареньком рояле, звук которого Гармониев уже и позабыл.
Примерно в полночь в стену застучали. «Беруши и не
выпендриваться!» – дружно гаркнули гости, слегка посвященные хозяином в предысторию.
Гуляние продолжилось. Вокал, тосты, виски и анекдоты… Гармониева слегка
колбасило, но вместе с этим он ощущал небывалый прилив сил, молодости, озорства
и даже… либидо.
Примерно в два ночи позвонили в дверь. Полиция.
Участкового, собравшегося было сообщить о жалобе соседей, встретила группа
пожилых людей благопристойного вида, мило и тихо слушающих 40-ю симфонию
Моцарта – успели-таки переключить канал телевизора. «Проходите, молодой человек,
угощайтесь, – пригласил представившийся профессором госуниверситета. – Вы,
небось, такое уже не слушаете. Куда там, нынешнее поколение не в курсе даже
того, что Моцарт – это не только название конфет, а Бетховен – не только кличка
собаки. Вы почему мандарины не берете?» Участковый, раскрасневшись,
поблагодарил и, произнеся длинную тираду, 90% которой составляли вариации слов
«простите» и «извините», попросил-таки дружную компанию начать расходиться, а
Гармониева пройти с ним, чисто формально подписать кое-какие бумаги – все же
подана официальная жалоба. Профессура и докторантура встретила предложение с
большим энтузиазмом и живо направилась к выходу, прихватив в довесок стража
порядка и хозяина квартиры. Шумной гурьбой все рванули в полицию. По дороге
лейтенант узнал много полезного: о знаках различия в Красной Армии до 1943-го и
после, о поэтах Серебряного века и творчестве импрессионистов, о строительстве
Суэцкого канала и ленд-лизе в Союзе и еще много чего интересного, что позже ему
даже снилось.
Возвращался Гармониев уже один. Снег шел, мягкий, добрый,
долгожданный. Взглянув на одинокий фонарь, он вспомнил, как ребенком обожал смотреть
на золотистый снег из-под фонаря. И чувствовал при этом абсолютное счастье.
В магазине на углу горел свет. Гармониев, поздравив
продавца с Новым годом, приобрел коробку конфет «Моцарт» и… беруши. Осторожно
повесив пакет с покупками на ручку соседской двери, бухгалтер направился домой
и… повеселел.
Комментариев нет:
Отправить комментарий